Стихи, созданные усопшим Каем П. из Б. в румский период его творчества, многими почитателями этого гениального поэта-убийцы считаются обычным бредом сумасшедшего. Именно это впечатление они производят на первый взгляд. Но, как восклицал некогда другой известный поэт и драматург, а именно Уильям Шекспир, «в безумье всяком есть своя система».
   Попытаемся же отыскать эту систему и в поэтических откровениях великого Кая П. из Б.

   Но прежде всего определимся с жанром. Перед нами несомненно лирика, ведь его стихи никак нельзя никак причислить не к мерной эпической поэзии наподобие «Одиссеи» или «Рамаяны», ни к метким эпиграммам, ни к витиеватым любовным сонетам. Это именно лирика, а чтобы вникнуть как следует в суть лирического произведения, необходимо осмыслить и понять не только обстановку, в которой жил и творил вдохновенный поэт – впрочем, слово «жил» навряд ли будет тут уместно, так как основные шедевры Кая П. из Б. были созданы им уже после его смерти – но и состояние, в котором он находился в момент создания очередного шедевра.

   Иными словами, прежде всего необходимо определить, что случилось с Каем на Руме и заставило его сочинять стихи. Ответ чрезвычайно прост. На момент создания своих поэтических произведений покойный был вдрызг пьян. На планете-кладбище, где в лучах угасающего солнца бродили облачённые в чёрные плащи бывшие носители насекомой сущности, благородный мертвец продемонстрировал случившимся зрителям все признаки банального алкогольного опьянения. Кай пел, танцевал, швырялся останками Божественных Теней и мобильным телефоном, нелепо хохотал, приставал с разговорами к посторонним лицам, совершенно равнодушным к его излияниям, и цеплялся к девушке, засунув ей цветок в наиболее подходящее, по его мнению, место, и при этом у него всю дорогу явно заплетались ноги. Вероятно, впоследствии усопшему было очень стыдно и горько за своё разнузданное поведение.

   По всей видимости, загадочная радиация Румы оказывала на мозг мёртвых такое же воздействие, как алкоголь – на мозг живых. Этот эффект был неизвестен ранее лишь потому, что бывшие носители насекомой сущности прибывали на планету своего последнего успокоения, если термин «успокоение» здесь уместен, уже будучи полностью безмозглыми. Таким образом, Кай на Руме был пьян, как слякоть, и при этом очень эмоционален. А поскольку эти эмоции были вызваны опьянением, они оказались крайне хаотичными и бессвязными, как это обычно и наблюдается у всех хвативших лишку, будь то живые или мёртвые.

   В принципе, эмоциональные вспышки наблюдались у усопшего и до этого, как-то: странная привязанность к несовершеннолетнему детёнышу ящерицы Кластера, стремление отвезти жидкие останки погибшей ради него молодой особы на Лексс, картинное подкидывание и разрезание хлеба перед потрясёнными такой ловкостью рук братьями-нукианцами, и т. д. Не имеет особого значения, были ли эти эмоциональные вспышки просто фантомными болями в ампутированной душе живого мертвеца, как выразилась некогда почтеннейшая Лина, или же Кай по каким-то причинам просто скрывал под личиной сурового убийцы своё истинное состояние. Чтобы откомментировать как следует его стихи, нам следует только знать, что на излучающей таинственную радиацию Руме усопший поэт был способен чувствовать, и продемонстрировал случившимся при этом удивительном событии окружающим весь спектр эмоций, которые обычно посещают пьяных – от сентиментальных размышлений о загубленной зря молодой жизни до полной эйфории, когда море становится по колено.

   Итак, в момент подлёта к Руме на мухе Кай всё ещё способен поддерживать связный разговор с Ксэв, так как радиация пока слаба, но уже по прибытии к верховному распорядителю и хранителю Божественного склепа Роде и его семейству Кай начинает вести себя всё страньше и страньше, всё чудесатее и чудесатее. Он бормочет что-то о седых холмах и летящих тучах, пока наконец не вспоммнает стих полностью:
Летящие тучи, увядший цветок,
зовут меня в дальний приют.

   Что заставляет его произнести эти слова? Как известно, живые люди под воздействием алкоголя чрезвычайно часто поют, вернее, орут, не в склад и не в лад, песни, которые приходят в их затуманенные головы. Несколько позже Кай замечает присутствующим дамам, что он должен сложить песню, чем повергает Ксэв в некоторое удивление, так как ранее он не был замечен в стремлении к изящным искусствам, но начинает всё-таки декламировать стихи. Можно предположить, что в этом состоянии покойный уже был не в состоянии увидеть чёткой границы между стихами и песнями. Таким образом, поэтическая декламация Кая – того же происхождения, что и пьяное пение у живых людей. Но, будучи чрезвычайно одарённой и творческой натурой, последним представителем древней декадентской цивилизации, усопший Кай П. из Б. предпочёл изливать свои чувства и мысли в стихах собственного сочинения. Возможно, поначалу он всё же сделал попытку обратиться к чужим произведениям, так как исполненные неуловимого изящества фразы о летящих облаках в значительной степени напоминают те, которыми он обменивался во время поединка с маститым философом Драго, но потом твёрдо стал на ноги – разумеется, только в творческом смысле, так как усопшего явно пошатывало. Следует обратить внимание и на чрезвычайное важное слово «должен» – обретя под воздействием алкогольной радиации чувства и эмоции, Кай уже не может удержать их в себе и вынужден изливать их – благодаря своей творческой натуре, в поэтической форме.

   Но всё же, о чём думал усопший, когда читал эти проникновенные строки об увядшем цветке, дальнем приюте, который ждёт его где-то вдали и летящих тучах? Чем был этот дальний приют для убийцы-мертвеца возрастом в тысячелетия?

   Вне всяких сомнений, далёкий приют для Кая – это прекрасная и таинственная DreamZone, место снов и мечты, куда хотел попасть каждый Брюннен-Джи. В конце концов, он мог хотеть просто встретиться со своими сородичами, теми, к кому он был когда-то привязан настолько, что не колеблясь, отдал за них свою жизнь. Ведь, если человек отдаёт за кого-то свою жизнь – чтобы спасти или чтобы отомстить – это означает, что он уже не может существовать без этих «кого-то», и ему проще умереть. А Кай к тому же явно принадлежит к совсем другой культуре и цивилизации, чем его спутники, как бы хорошо он к ним не относился – ему даже не с кем поговорить на родном языке.
   Предоставим по этому поводу слово maniac'у, крупному специалисту по сложной и крайне неустойчивой психике живых мертвецов:
«Ему в конце концов 2000 лет когда он вступает на Лексс. Другая цивилизация, другое время. Он спал два миллениума, а родился во времена когда люди летали на мухах. Это мы казалось бы не замечаем - вроде те же бластеры, те же насекомые корабли, а для него разница большая. Проснулся, оглянулся, а планеты уже нет, все родные и близкие уничтожены, а память замусорена столетиями опыта, блужданий, контрактных убийств, и кошмаров.»..

   Вне всякого сомнения, дальний приют, куда зовут бывшего камикадзе – это DreamZone, где он сможет наконец отдохнуть и воссоединиться со своим народом, уничтоженным в ходе беспрецедентного теневого геноцида. Что же касается увядшего цветка и летящих туч, то эти образы требуют дальнейшего толкования. Как известно, облака/тучи были стандартными транспортными средствами у даосских святых-магов, которые именно на них и отправлялись в обитель бессмертных. Поскольку Брюннен-Джи были не в меньшей степени озабочены поисками бессмертия и просмотром снов (см. многозначительные термины DreamZone и dreamers), вероятно, что в их культуре символ облака или тучи нёс ту же самую смысловую нагрузку. Не исключено также, что под увядшим цветком Кай подразумевал саму цивилизацию Брюннен-Джи – декадентскую, древнюю и прекрасную, но застывшую в своём развитии и впоследствии прекратившую своё существование.

   Возможно, «увядший цветок» в какой-то степени символизировал и самого Кая – не только состояние его тела, в котором ходячий мертвец сохраняет обаяние и физическую красоту живого мужчины на протяжении тысячелетий, но и специфическое состояние его психики. Опять предоставим слово мудрому maniac'у: «Когда-то был тонкой натурой, а теперь - лишь умерший, лишь тень. Тень это не метафора, но по другому не назовешь. Он не робот, он не аппарат, не инструмент убийства, Кай не машина. Кай - мертвец, зомби, равнодушный ко всему бывший человек, тень самого себя, абстрактная концепция.
   Теперь он даже не способен понимать язык жизни - лишь язык смерти. Царица Клаагии дала ему урок, освежив слегка. Она говорила ему об игре-жизни, о ключах к ней. Цепь природы, пища это жизнь, а потомки - наш путь к продолжению, чтобы жизнь могла течь и после нас. Но убийца не понимает, и открыто об этом говорит. Он знает одну линию:
"Всё умирает, и я убью тебя. Игра окончена."
Она спросила в упор: "Ты бы отказал мне в существовании?"
"О, да" - ответил он.
   Но потом он похоже вспомнил и про жизнь, хотя знает: жизнь ему не светит, его она обходит стороной и к нему не относится.
   Он свое отжил. Впереди - безмолвное никогда, которое продлится столько, сколько продержит протокровь.
"Меня остановит время" - говорил Кай Царице, тогда еще не зная на КАКОЙ чудовищный срок он обречен.

   Впрочем, не исключено, что Кай П. из Б., как истинный гений, выразил в одном обороте и то, и другое, уподобив увядшему цветку и себя, и свой исчезнувший народ.

   Но что же происходит дальше? Усопший, шлёпнувшись в песок плашмя, но при этом отнюдь не утратив равновесия в своём хрупком организме божественного убийцы, как это впоследствии случилось на Огне, совершает полный чувственной грации кувырок через голову, а потом делает пальцами и руками какие-то жесты, похожие то ли на хватательные движения, то ли на боевые выпады.
   После этого недурственно сохранившийся труп бывшего камикадзе начинает танцевать на морском песке в лучах медленно угасающего светила.

   В этой безмолвной пантомиме тоже есть своя скрытая символика. Кувырок Кая через голову символизирует его перемещение из мира живых в мир мёртвых и превращение в ходячего мертвеца, хватательные движения и боевые выпады – верную службу божественному порядку, а исполненный экспрессии танец на берегу моря – освобождение от этой службы. А то, что усопший начинает собирать цветы – это выражение прежних мыслей об увядшем цветке, либо предвидение своей окончательной смерти в момент совершения повторного теракта путём самоубийства, на этот раз направленного против хищных лайекообразных растений.
   Этот вариант не должен смущать нас – ведь, если судить по некоторым эпизодам в серии 4.24, усопший временами был способен испытывать не только чувства, но и предчувствия.

   И, наконец, Кай произносит слово «колесо», находя тот самый чудовищный роковой образ, который будет преследовать его воспалённое воображение весь краткий период его творчества на Руме и наложит неизгладимый отпечаток на его последующие произведения. Конечно, поэт-убийца говорит здесь вовсе не о колесе, находящемся внизу велосипеда или машины. Нет, здесь колесо – это древний символ бесконечного вращения и повторения, замкнутого само на себя. Вспомним о теологических понятиях «Колеса Закона» и «Колеса Времени», употребляющихся в индуизме и буддизме. А символ, который ещё старше этих земных религий, но так же символизирует бесконечно повторяющийся цикл – это змея, свернувшаяся в кольцо и кусающая свой хвост.
   Цикл! Итак, это определяющее всё слово наконец появилось здесь. А не о цикле ли времени говорит Кай, когда бормочет слово «колесо»?

   Несколько позже Кай стоит высоко на скалах, над океаном, смотрит на закат и произносит:
Кружит...
Крутит..
Вертит...

   О чём на этот раз пытается поведать морскому простору гениальный мертвец? Ну конечно же, о всё том же колесе-цикле времени, которое кружило, крутило и вертело его так, как ни одно существо в двух вселенных. Кай погиб в своём первом и последнем бою, служил своему заклятому врагу 2008 лет, убивая по его приказу, а потом чудом вернул себе память и убил его самого – ну кого ещё в двух вселенных так вертела и крутила злодейка-судьба?

   Несколько позже, стоя на отвесной скале над раскинувшимся далеко внизу океаном и взирая на заходящее солнце, Кай произносит:
Где нет ничего и не будет,
Там лишь свобода живет...

   Скромный автор этого псевдоисследования в моём лице обычно пользуется общепринятым классическим переводом строк гениального поэта-убийцы, поскольку не все читатели способны оценить суровую прелесть этих чеканных строк в оригинале. К тому же русский перевод достаточно корректен и не мешает проникновению в суть поэтических откровений Кая П. из Б. Но как раз в этом двустрочии необходимо видеть и английский вариант:
Where nothing is shall nothing be
Only then will I be free…

   Одним словом, Кай говорит, как бы обращаясь к океану и небу, что он может быть свободен лишь там, где ничего не и не будет. Как писал в своё время maniac, «одно убежище от воспоминаний и всплесков психической энергии - криосон, где в холодном гробу даже сны не беспокоят.
   А еще лучше - конечная смерть. Полностью. Не только тела, а и духа. Даже не смерть, а несуществование. Вернее уничтожение бытия. Это когда нет ни тебя, ни того, кто когда-то был тобой, где ничего нет, и даже этого самого "ничего нет" тоже нет.».

   Интересно, что в этих строках maniac, как и Кай в своём двустишии, не сговариваясь между собой, фактически дают ясное, чёткое и тонкое определение буддийского теологического термина «нирвана». А к этому состоянию, как известно, стремятся те, кто хочет выдернуть себя раз и навсегда из вращения Колеса Времени/Колеса Закона, из бесконечного цикла смертей и рождений, и обрести долгожданный покой. В самом деле, ведь это стремление Кая легко можно понять. Что ожидает его в следующем цикле времени? Да всё то же самое – смерть, убийства во имя своего злейшего врага и снова смерть. Он попал во вселенскую ловушку, из которой ему, в отличие от земных буддистов, уже никогда не выбраться. В каждом новом цикле времени Кай снова будет пытаться сначала спасти свой дом и свой народ, но у него ничего не выйдет и его превратят в чудовище, а потом, вернув себе воспоминания и представления о добре и зле, решит встать на путь исправления, но опять потерпит поражение, потому что не дело это для мертвеца-убийцы – защищать жизнь. Он обречён проходить сквозь один и тот же кошмар, растянувшийся на тысячелетия, раз за разом – так было, так есть и так будет вовеки.

   Поэтому отнюдь не удивительно, что замкнутое само себя, бесконечно повторяющиеся вращение колеса-цикла времени наводит на Кая страх, вызывая истерический смех, и ему уже не раз кажется, что оно вращается с вселяющим в неистребимого убийцу ужас звуком:
А колесо свершает круг,
И слышен древний, жуткий звук.
Ха ха ха ха ха....

   О своих проблемах Кай пытается рассказать Лайеке, но девушке-растению не до него:
А колесо свершает круг,
И слышен древний, жуткий звук.

   Тем не менее, не всё так плохо. В конце концов, Кай всё же победил своего заклятого врага и господина, использовав в качестве секретного биологического оружия несовершеннолетнюю ящерицу Кластера, а в далёкой и прекрасной, таинственной DreamZone его ждут верные боевые друзья, такие же простые брюнненские камикадзе, каким века и тысячелетия назад был он сам. Им, временно вышедшим теперь из-под действия вращающихся циклов времени и ожидающим своего возрождения у колеса, но не внутри его, надо только набраться терпения и подождать — Кай скоро присоединится к своим старым товарищам, а пока у него ещё есть кое-какие делишки в суетном пошлом мире живых:
А колесо свершает круг...
У колеса сошлись друзья, но в путь нельзя, но в путь нельзя.

   Впрочем, Кай не заставит себя ждать слишком долго:
Вот вот окончится стезя...

   К сожалению, как раз в эти исполненные вдохновения и творческого порыва мгновения Кая отвлекают от сочинения проникновенных строк его нынешние, живые спутники. Но Кай понимает, что ему, мертвецу, уже давно нечего делать рядом с живыми людьми, и все его стихи и мысли лишь о смерти, тлене и разрушении:
Ночь ушла, как кровь из вен,
Луч коснулся темных стен. Распад и тлен...

   В конце концов, надоедливые спутники со своими проблемами оставляют усопшего поэта в покое, и он снова возвращается к завладевшей его мыслями теме колеса как цикла времени:
А колесо свершает круг...
И слышен древний, жуткий звук...

   Чуть позднее одуревший от излучаемой загадочными, но чрезвычайно полезными для него ископаемыми Румы радиации Кай впадает в ту стадию опьянения, когда все вокруг кажутся добрыми друзьями, и тянет поговорить. Единственными слушателями оказываются двое неспешно проходящих мимо по своим делам зомби, и Кай обращается к ним со следующими словами:
А колесо свершает круг...
Братья! Входите, входите...
Готов я слушать ваш рассказ,
И сам своих песен открою запас,
Чтоб в путь их нес дальше любой из вас.
Рад вам... Рад вам...

   Он безуспешно старается напомнить останкам носителей насекомой сущности, что они были знакомы, и ещё будут знакомы снова в будущих циклах времени, и, несмотря на обстоятельства, при которых состоялось, и состоится опять это знакомство, Кай в своей пьяной эйфории готов всё забыть и простить бывшим хозяевам:
Да, так жернов трет!
И слышен древний, жуткий звук!
Вкруг колеса мы водим пляс... ля... ля-ля... ля-ля-ля-ля...
Вокруг оси наш вьется пляс... ля... ля-ля-ля-ля-ля-ля...Ля!

   Уже скинув своих шефов в океан с высокой скалы – какой подчинённый не мечтал о подобной возможности! – и сидя в мухе рядом с прелестной Лайекой, Кай опять возвращается мыслями к вращающемуся в бесконечности колесу-циклу времени:
А колесо свершает круг,
И слышен древний, жуткий звук...

   Но он понимает, что встреча с теми, к кому он был привязан и кого потерял в ночь битвы с силами Его Тени, невозможна в этом цикле:
Проклятый рок, вселенский путь...
Нам тех, кто брошен, не вернуть...

   Впрочем, благодаря своему крайне переменчивому в этом состоянии настроению усопший успокаивается и понимает, что рядом с ним хоть и не те, но всё же верные друзья, которые не оставили его одного на странной и чужой планете посреди безбрежного океана. Исполненный благодарности, он украшает грудь Лайеки бледным цветком орхидеи – или лилии, так как ботаники затрудняются в этом вопросе — и муха продолжает полёт на Лексс.

   На этой оптимистической ноте автор и заканчивает свой комментарий к изящнейшим творениям Кая П. из Б., великого, но, увы, недооценённого современниками поэта-убийцы.